Эха – на! - Вадимир Трусов

Примерно в этот же славный и достопамятный год дифференциации природных ландшафтов по околотворческим признакам…

На исходе июня городок буквально в одну ночь накрыла дикая для этих мест жара, плюс тридцать пять в тени, да к тому же при повышенной, казалось – стопроцентной, влажности; словом, вышла чистая парилка, а временами – просто душегубка. Часам к трем пополудни все здания, асфальт мостовых, автомобили, да вообще все городские объекты, вкусив сверх меры от солнечной агрессии, сами начинали излучать избыточный, настырный жар, и выходить в это время на улицу было не только глупо, но для многих и опасно. Того и гляди, двинешь кони от зноя, сердчишко кайкнется и до свидания. Однако именно в ту пору, в самый разгар одного из невыносимых этих дней, мне срочно понадобилось попасть по одному вздорному, житейскому дельцу из старого в новый город, как в местном обиходе именовались соответственно частный сектор с деревянными постройками и огородами, и микрорайоны многоэтажек. Границей упомянутых массивов служил извилисто текущий по топкой, заросшей осокой и камышом низине, ручей, именуемый официально Приречным. В народе же предпочитали прежнее, старинное, весьма красочное и правдивое название Вихлястый, не вполне, впрочем, удобное для официального наименования основного через сие природное препятствие перекинутого моста, на коем требовалось при пуске в эксплуатацию водрузить соответствующую табличку. Именно на этом по размерам скорее мостике и оказался я, взмокший до самых до костей, с пересохшими намертво глоткой и ртом, где распухал и каменел от жажды издыхавший и практически онемевший язык. На переправе я замедлил шаги и почти остановился, чтобы перевести дыхание и в очередной, заведомо бесплодной, попытке воззвать к пробуждению в организме слюноотделения. Человеком в тот момент я себя практически не ощущал, более прочего походя на свечи огарочек, оплывший в канделябре сего городка в бесформенную и почти лишенную воли массу. Вода с собой? Да была вода, но ведь в такую жару и при столь удушающей влажности, она нисколько не усваивается и, будучи употреблена внутрь, тут же покидает организм щедрым, откровенным потом, который ничем не уймешь. Рот споласкивать, не пить? Споласкивал было поначалу, но в один прекрасный момент отвлекся и сам не заметил, как уже хлещу родимую минералку вовсю. Впрочем, на мосту меня ожидало чудо. Точнее – чудесное видение… да нет же, нет, дикость несусветная, так не бывает. Потому, что «на берегу пустынных волн стоял он дум великих полн» в коричневом однобортном пиджаке поверх старенькой, еще советского производства, полушерстяной олимпийки, в полушерстяных же спортивных штанах из того же комплекта, опершись локтями на перила мостика и задумчиво созерцая вяло сочащийся внизу, основательно пересохший уже, мутноватый поток ручья. На асфальте, у ног этого чуда, вернее – чудилы на известную букву, раскинулись свободными складками брюки с расстегнутыми, понятно, ремнем и молнией на ширинке. То есть он в них шел, а потом расстегнул ремень, дернул, коротко и решительно, а может напротив – неспешно и задумчиво, бегунок змейки вниз, и сползли санкюлоты к стопам его. Жарко наверное стало. Ага, и мне от зноя немилосердного мерещится уже чушь всякая! Я аж головой затряс, несколько раз основательно моргнув, почти зажмурился можно сказать в ускоренном режиме… Мираж не пропал. Мужик был, по всему видать, из шибко пьющих, но в данный момент едва ли в нем хоть полста капель присутствовало. Борода клинышком, очки в старинной, роговой такой оправе, сосудистые звездочки на щеках, власы сальные и почти до плеч, не сегодня, явно, чесанные. Колоритный субъект курил. Основательно так, в глубокую затяжку. Я несколько раз окликнул его. Зачем? А шут меня разберет. Оторопь взяла наверное на жаре-то. К тому же он не отозвался сразу. Должно быть реле запаздывания у него работало отлично. Лишь секунд через десять он соизволил медленно обратить ко мне свой лик, однако практически тут же плавно вернул голову в исходное положение. Он попросту не желал меня замечать. Я еще раз внимательно оглядел всю экспозицию. Справа от ног таинственной личности к перилам моста был прислонен объемистый полиэтиленовый пакет, непонятно чем набитый. Да, что пакет! Чувак торчит на убойном солнцепеке, в немыслимых в такую погоду шмотках, спустив с чресел брюки царственными складками, под коими поддеты спортивки, не взмокший от зноя, курит и меня в упор не видит. Вмазанный или колесами закинулся? Не потеют вообще, как известно, лишь мертвые… Ну, не знаю. Очень я в тогда пожалел, что нет со мной никакой фототехники, хоть «ломошки» – мыльницы. Этот кадр был достоин увековечивания. В конце концов я плюнул и уплелся далее по назначенному маршруту, ибо время поджимало. Интересно, а куда этот, величавый и занюханный, потом подевался? Пэпээсники, если он им попался, наверняка мимо не проехали. Народ они простой, порядочный, душевный и отзывчивый, всех приветить норовят, дабы никто не уронил свое занюханное величие человеческое, дабы никто никому оное не попрал. Я шел по словно бы обугленному от жары, городу, истекал соленой, едкой водичкой, вновь и вновь промокая, извините, до трусов и глубже, и понимал, что сам, в своей адекватной, солидной, деловой, семейной и прочей жизни порой веду себя еще похлеще встреченного клоуна. Особенно, ежели за это деньги платят. Кстати в таком случае это оправданно и вполне понимаемо большинством. Почему нет? И, кстати, разве только я? А кто не…? Мы способны, ох, на многое, особливо за соответствующее вознаграждение.

В этот маленький городок неподалеку от нашей северной и, несомненно, культурной столицы я приехал тем летом в отпуск, вместе с семьей, можно считать, что к теще на блины. Делать здесь было откровенно нечего. Настоящий отпуск, что и говорить. Одна беда – как обычно в подобных случаях и не только со мной происходит – изо дня в день поднимаешься рано, точно на работу идти, без постороннего воздействия. И ничего поделать с собой не можешь. Ну, вот, стою это я утром на балконе, первую сигарету курю, тишиной и свежестью наслаждаюсь. Солнышко уже начинает припекать, но, слава Создателю, упомянутая прежде жара ушла, и я знаю, что днем погода будет вполне сносной. Утренняя тишина предусматривает в основном дальние естественные и обиходные шумы, как-то приглушенные расстоянием гудки – свистки – перестуки железнодорожных составов в районе вокзала, рокот моторов и шорох шин разнокалиберных авто на главной городской магистрали, стук дверей в подъездах. Спектр привычных звуков не особенно велик и прекрасно сочетается с традиционно статичной картинкой двора. Чужеродный объект, вторгшийся извне, сразу режет взор. Особенно, если это субъект, передвигающийся беззвучно, точно в немом кино, по асфальтированной дорожке, пролегающей вдоль дома, под окнами. Причем не просто передвигающийся, а ползущий. Да и как ему не ползти, ежели он ступней не имеет, двигаясь даже не на карачках, а лишь на руках, влача туловище и культяпые ноги по асфальту. Клевый чувак, без вариантов. Недолго понаблюдав за путешествующим с балкона, я притушил окурок, положил его в пепельницу, притулившуюся на отбойнике окна и направился в прихожую, с целью натянуть обувку и выбраться на улицу, поинтересоваться, откуда такой богатый гость нарисовался.

По всему было видать, что вояжер не просто утомился, перемещаясь в пространстве сколь оригинальным, столь и трудоемким способом, но его вдобавок здорово колотит, фигурально выражаясь, после вчерашнего. Однако, при более пристальном рассмотрении, вчерашним там и не пахло, дня четыре колдырил, не меньше, а то и всю неделю зацепил. Мужик в каких-то непонятного покроя и грубой фактуры темных штанах, футболке и джинсовой жилетке с многочисленными молниями карманов и карманчиков, полулежал, опираясь на поребрик локтями и поясницей, и выпростав ноги, лишенные ступней, поперек дорожки. Культи, зачехленные в брезентовые колпаки, перехваченные ремнями, лежали на противоположном поребрике. У мужика был основательно расплющенный в районе переносицы шнобель, полуседая, щедрая уже щетина, давненько не знавшая стрижки, спутанная шевелюра и оврагоподобные морщины, на лбу, между бровями и от носа к губам. Он даже не взглянул на меня, подошедшего, то есть глаз не открыл, отдыхал видимо, лишь немного телом лрогнул. Насторожился все-таки, привычка не раз битого… Я поискал вокруг взглядом какую – никакую картонку, нашел поблизости ошметок коробки, расправил его, водрузил на бетонную поверхность поребрика и сел почти напротив странника. Молча достал сигареты, курить не хотелось, но я все-таки зажег цыбарку и, не особенно затягиваясь, ждал ответной реакции моего визави. Мужик, уловив запах дыма, встрепенулся, открыл глаза, и я тут же протянул ему тлеющую «арктику». Он молча взял, кивнул благодарно, но смотрел настороженно, выжидал, опасался. Пришлось начинать беседу самому.